Можно сказать, это роман-размышление о том, что такое лицо и кто мы такие – «сосуд или огонь, мерцающий в сосуде». Главный герой буквально теряет лицо, становится уродом в келоидных рубцах, которые он называет «пиявками». Интересно, что сразу же он принимает решение это уродство непременно скрыть – сначала под бинтами, а зачем изготовив натуралистичную маску, имитирующую нормальное лицо, хотя это решение не так очевидно, как кажется. Многие изуродованные и некрасивые люди не прячут лица, хотя оно и доставляет им множество неприятностей.
Сам текст романа – долгое психологическое путешествие в
мысли, сомнения, самоистязания человека без лица. Логические взвешенные
рассуждения перемежаются страстными эмоциональными переживаниями. Герой
ассоциирует себя то с абстрактным лицом с картины Пауля Клее, то с чудовищем
Франкенштейна, то с дискриминируемыми из-за иной внешности неграми. Он все
пытается постичь истинное значение лица, выстраивая линию: свое, данное от
рождения лицо – изуродованное, привлекающее излишнее внимание лицо – наконец,
маска, имитирующая обычное, ничем не выделяющееся лицо, то есть, условно
говоря, потерянное лицо, его отсутствие. И оказывается, что, несмотря на
принадлежность к одной личности, разные лица эту личность меняют кардинально.
Часто в рассуждениях героя присутствуют мысли о свободе и несвободе человека в
обществе, поскольку лицо – это некий интерфейс, средство взаимодействия между
обществом и человеком: «Видимо, и в те минуты, когда я, отбросив сомнения,
проникал сквозь окно, именуемое лицом, в человеческие отношения, передо мной,
пусть на мгновения, мелькала свобода, о существовании которой я даже не
подозревал. Видимо, я неожиданно для себя сталкивался со страшной
действительностью; все люди закрывают окно души маской из плоти, чтобы спрятать
обитающих под ней пиявок. Может быть, благодаря потере лица я смог подойти
вплотную к другому, настоящему, а не нарисованному на окне миру...». Размышляя
о женщинах из японской «Повести о Гэндзи», которые никому не показывали лиц и
даже умирали, «прикрыв лицо рукавом кимоно», он делает вовсе неожиданный вывод:
«Значит, еще в древности лицо не было тем, что выставляют напоказ, и только
цивилизация направила на лицо яркий свет, и впервые лицо превратилось в душу
человека... а если лицо не просто существовало, а было создано, значит и я,
собираясь изготовить маску, на самом деле никакой маски не сделал. Это мое
настоящее лицо, а то, что я считал настоящим лицом, на самом деле оказалось
маской...»
Блуждая в мыслях и рассуждениях, он пытается, с одной
стороны, заново освоиться в мире, в котором лицо занимает такое важное место, с
другой – наладить отношения с женой, в разладе которых он винит свое уродство,
а еще пытается отыскать себя – теперь, когда внешность его перестала работать
тем самым «интерфейсом» и связь с миром оказалась нарушена, или ему так
кажется: «Карлейль, кажется, сказал: сутана делает священника, мундир делает
солдата. Может быть, лицо чудовища создает сердце чудовища. Лицо чудовища
обрекает на одиночество, а это одиночество создает душу чудовища. И стоит
температуре моего ледяного одиночества чуть понизиться, как все узлы,
связывающие меня с обществом, с треском разорвутся, и я превращусь в чудовище,
которому безразличен внешний вид».
Сами по себе эти рассуждения очень интересны, например,
картины нового мира, который рисует герой в своем воображении, мира, где лиц
как константы не существует, и все носят маски: «Некоторые люди неожиданно
исчезнут. Другие расщепятся на двух, на трех. Удостоверения личности станут
бесполезными, фотографии преступников в фас и профиль потеряют всякий смысл,
фотографии, которыми обмениваются жених и невеста, можно будет порвать и
выбросить. Знакомые и незнакомые перепутаются, сама идея алиби будет
уничтожена. (…) И когда привычка беспрерывно гнаться за все новыми и новыми
масками станет обыденной, такое слово, как «индивидуум», окажется настолько
непристойным, что его можно будет увидеть лишь на стенах общественных уборных,
а сосуды, в которые заключены индивидуумы, их упаковка — «семья», «народ»,
«права», «обязанности» — превратятся в мертвые слова, непонятные без подробного
комментария. Сможет ли в конце концов человечество выдержать такую резкую смену
понятий и, пребывая в состоянии невесомости, найти новые, приемлемые
взаимоотношения, создать обычаи?»
Но есть в романе и еще одна важная линия: отношения героя с женой. Именно для нее он пишет свои тетради с бесконечными рассуждениями, с подробным описанием, как он делал маску, как готовил ее, как привыкал к ней, как она меняла его, делала более дерзким, склонным к спонтанным и даже незаконным поступкам. Изначально жена – адресат записей – кажется каким-то безликим, невыразительным существом. Потом следует объяснение: «Кого же я видел, к кому обращался, с каким чувством прожил это совсем не короткое время. Неужели я так мало знал о тебе? Я замер в растерянности перед твоим внутренним миром — неведомой областью, окутанной плотным молочным туманом». Да, оказывается, человек, проживший много лет с другим человеком, может совершенно не знать его. Жена, тем не менее, знает мужа очень хорошо, и легко обнаруживает его под маской. Сюжетный поворот узнавания, невозможность скрыть себя под чужим лицом напоминает роман Владимира Набокова «Отчаяние», в котором главный герой пытался исчезнуть, подставив вместо себя некоего двойника, который по факту оказался совершенно на него не похож. У Кобо Абэ наоборот: человек пытается выдать за другого самого себя, заменив одно лишь лицо. Нам не объясняют, как жена и даже девочка-соседка узнали его, но можно догадаться, поскольку каждый человек – не одно лицо. Есть еще рост, голос, язык тела, поведение, манера речи.
Несмотря на полное непонимание и незнание собственной жены (которую он выбрал в том числе из-за красивого лица, внешности), герой в маске возвращается именно к ней, хочет быть только с ней, и это тоже показательный момент: любим ли мы на самом деле тех, кого думаем, что любим? И что такое любовь? Жена обвиняет мужа в эгоизме и самолюбовании: «Тебе нужна не я — тебе нужно зеркало. Любой чужой человек для тебя не более чем зеркало с твоим отражением». Где-то здесь кроется разгадка их странных отношений: она отдалилась от него после получения травмы не потому, что он стал уродом. А потому что с этого момента он еще больше зациклился на себе, и надежды совсем не осталось.
Очень странный, по-своему красивый, многогранный роман, в котором сложно, изысканно, необычно описано огромное, страшное, непреодолимое человеческое одиночество: «современному обществу необходимы главным образом абстрактные человеческие отношения, и поэтому даже люди, которые, подобно мне, лишились лица, могут беспрепятственно получать жалованье. В естественных условиях мы находим конкретные человеческие отношения. Окружающие воспринимаются как отбросы; самое большее, на что они способны, — влачить жалкое существование лишь в книгах и в одиноких островках, именуемых семьей».
Комментарии
Отправить комментарий