К основному контенту

Кевин Барри «Ночной паром в Танжер»

Душевно, цинично, хлестко, с неподражаемым ирландским юмором — о не самых законопослушных гражданах. Впрочем, дело не столько в преступном прошлом героев, сколько в их запутанном, жутковатом прошлом вообще.

Ирландцы Морис Хирн и Чарли Редмонд сидят в порту в испанском Альхесирасе и встречают каждый паром, прибывающий из Танжера или отправляющийся туда. Начинается повесть с их диалогов, из которых становится ясно, зачем они тут сидят, и довольно своеобразного взаимодействия с окружающими людьми. Искрометный юмор, злобненький сарказм — всё поначалу говорит о том, что это легкое циничное чтиво вряд ли претендует на глубину. Но постепенно, словно лодку, писатель раскачивает сюжет, заглядывая то в прошлое, то в настоящее, неведомое сидящим в порту пожилым ирландцам. И в какой-то момент оказывается, что небольшая книга открывает бездонную глубину человеческой трагедии.

Кевин Барри. Ночной паром в Танжер / пер. с англ. С.Карпова. — М: Манн, Иванов и Фербер, 2020. — 256 с. 


Так же, как повествование постепенно расширяется за пределы портового терминала, так и стиль его меняется, становится все более лиричным и беспросветным. У бандитов-наркоторговцев обнаруживается нежная ранимая душа (к слову вспоминается фильм «Щедрость Перрье», например), а то, что однажды они вступили на кривую дорожку, оказывается неким стечением обстоятельств — «это не мы такие, это жизнь такая». «Однажды очнулся с пугающим осознанием, что он преступник, — впервые в жизни он взглянул на себя с этой точки зрения», — что ж, хорошо, что вообще дошло, впрочем, главные преступления совершаются против самых близких: жены, друга, дочери, возлюбленной. И в эту бездну писатель погружает медленно, смакуя открывающиеся постепенно подробности, так что к концу повествования понимаешь, что наркотики на фоне остального просто пустяк. Это своеобразный детектив, где вместо трупа — разбитые сердца, и сложное дело можно распутать и раскрыть, только дочитав до последней страницы. А, закончив, хочется прочитать книгу еще раз, чтобы в этот раз ничего не упустить.

Написан роман залихватски, с матом и ругательствами, что опять же никак не мешает ему быть лиричным, образным и стилистически ясным: «Холодная белая луна высоко отзывается о грядущей зиме. Море сегодня раздраженное. Дышит с пеной сплетен у рта». «Снаружи стоически, как старые коровы, шли последние редкие такси. Водители в теплой и красивой желтизне машин выглядели сиротливо».

И очень по-ирландски: «Морису снова захотелось уехать, но теперь он тут врос. Долбанная Ирландия. Ее скалящиеся черти. Ее говорящие скалы. Ее проклятые поля. Ее память моря. Ее дикость и раздоры. Ее неотвязчивая меланхолия. И как все это смыкается вокруг тебя». И как всё это медленно смыкается вокруг читателя, которому остается только прочувствовать трагедию — сразу несколько взаимосвязанных трагедий. И кто из нас не этот Морис, не этот Чарли и не эта сбежавшая не просто из семьи, а на другой континент молоденькая Дилли, которую они ищут в порту? Роман хорошенько встряхивает, заставляя судорожно вглядываться уже в собственное прошлое: каждый из нас делает больно другим, каждый из нас пытается переписать прошлое в свою пользу, но оно необратимо, неумолимо.

«Это был образ Гулливера, пригвожденного к земле; его кожу растягивала тысяча острых игл — его жена, его ребенок, его мать, его покойный отец, зеленый коридор, его преступления и зависимости, его враги и кто похуже, его друзья, его должники, его бессонные ночи, его насилие, его ревность, его ненависть, его гребаная гребанутая похоть, его хотелки, его восемь пустых домов, его жертвы, его неименуемые страхи и колотье сердца в темноте, и вся угроза, что рыщет в ночи, и все его призраки, и все, что от него эти призраки требовали, и места, где он побывал в жизни и куда тянуло снова, и великие озера молчания в костяных холмах над домом — что там живет, в этих гребаных холмах? — и одиночество, по которому она так изнывал, и покой, который так был нужен, и любовь, которая была нужна, и она все еще просто парень, по сути-то, реально очень молодой — но да, так сильно прибитый к земле. И боже, как же хотелось вырваться».

Но и это еще не всё: здесь много Испании, куда один из героев сбегает от семьи, другой ездит «по работе». Это прежде всего Андалусия: Малага, Гранада, Севилья, Кадис — их жара и внезапные ливни, их пляжи и улочки. Кто был, сразу узнает. Здесь много музыки, почти как у Мураками: Radiohead, Pixies, Carpenters и др.

Если бы я оценивала каждый параметр этой книги отдельно, по всем пунктам поставила бы десять: закрученный, но скрытый за атмосферой сюжет; собственно атмосфера; великолепный стиль; нелинейная, но внятная композиция; наконец, точное попадание в мое читательское сердце; плюс дополнительный балл за желание ее непременно перечитать.

Читать в блоге

Комментарии

Популярные сообщения из этого блога

Юкио Мисима «Дом Кёко»

Отличная новость для любителей точной, яркой, пронзающей сердце прозы японского классика Юкио Мисимы — в издательстве «Азбука-Аттикус» впервые на русском языке вышел роман «Дом Кёко». Интересно, что, когда в 1959 году состоялась первая публикация в Японии, книга не понравилась ни критикам, ни читателям. Немного о причинах неприятия этого своеобразного романа современниками можно узнать из замечательной статьи Александра Чанцева, которая предваряет издание. Я же обращусь к самому тексту. Юкио Мисима. Дом Кёко / пер. с яп. Е. Струговой. — М.: Иностранка, Азбука-Аттикус, 2023. — 544 с. — (Большой роман). Роман повествует о группе людей, непонятно, чем связанных, — кроме факта, что они «тусят» в гостях у общительной разведенной красавицы Кёко: «безумное поклонение хаосу, свобода, безразличие и при этом постоянно царящая атмосфера горячей дружбы, вот что такое дом Кёко» . Такое бывает обычно в молодости — очень разные люди проводят вместе много времени и чувствуют общность, а потом, взросле

Владислав Ходасевич. Критика и публицистика. 1905-1927 гг.

Читала эту книгу долго, медленно, с перерывами. Поскольку сама пишу о книгах довольно давно, работала в разных изданиях и форматах, всегда интересно, как писали/пишут другие. Критику Ходасевича обрывочно читала и раньше, но была счастлива достать издание, где собрано все (за определенный период) в одном месте. Начинал он еще в Российской империи, первая статья написана в девятнадцать лет. Но вовсю развернулся и зазвучал уже в эмиграции, став ведущим критиком литературы русского зарубежья. Между 1905 (годом его первой рецензии и первой русской революции) и 1927-м произошло многое и в личной жизни Ходасевича, и в жизни страны: война, еще две революции, попытка сотрудничать с новой властью и найти свое место в новом мире, наконец, отъезд, сначала временный, потом осознание, что возвращения не будет. Конечно, в его текстах есть отголоски всех этих событий, но только «к слову», там, где это имеет отношение к предмету статьи. Ходасевич предстает безупречным критиком: начитанный, внимател

Томас Гунциг «Учебник выживания для неприспособленных»

Начало книги обещало жестокое, честное, шокирующее описание современного мира потребления, продаж, опустошения и безразличия, в котором у людей есть только работа, усталость и диван с телевизором по вечерам. Я ожидала, что сейчас прочту нечто удивительное и болезненно очищающее, такое кристально-хрустальное, бескомпромиссную бизнес-антиутопию в жанре «Живи, вкалывай, вкалывай, вкалывай, сдохни» – потому что автор явно сам в ужасе от того, что мы сделали с нашим миром в тот момент, когда открыли первый супермаркет. Герои поначалу кажутся мало связанными между собой, словно писатель пытается дать общую картину через призму различных судеб и кусочков мозаики. На первых же страницах мы встречаем теорию большого бизнес-взрыва: «Затрепетали безымянные частицы. Вздрогнули кванты, столкнулись атомы… <…> И вот тогда-то появился бизнес-план. И кое-что стало вещью и постигло смысл своего существования. <…> Расцвели морские анемоны, очень красивые, они мягко колыхались в толще почти