Питерское издательство «Алетейя» с 2019 года издает серию «Библиотека новогреческой литературы», куда входят сборники короткой прозы, поэзии, а также романы самых выдающихся писателей современной Греции, о которых в России, к сожалению, почти ничего неизвестно. Отдельного и пристального внимания заслуживает роман «Песья матерь» Павлоса Матесиса (1933–2013) в переводе Екатерины Басовой.
Роман «Песья матерь» был издан в Афинах в 1990 году и принес писателю, который прежде подвизался больше на театрально-сценарной ниве, настоящую известность. Матесису было уже под семьдесят. История греческого литератора напоминает биографию Франца Кафки: прежде чем все бросить и уйти в счастливую писательскую нищету, он много лет работал в Афинах банковским служащим. Интересно, что люди, когда-либо работавшие в банке, офисе или любом подобном учреждении, где ежедневное бытие полно несуразностей, подчас лишено логики и смысла, наиболее чувствительны к абсурду и умеют передать самые тонкие его оттенки.
 |
| Павлос Матесис. Песья матерь / пер. с новогреческого Е.С. Басовой. — СПб.: Алетейя, 2019. — 216 с. — (Библиотека новогреческой литературы) |
«Песья матерь» — ода абсурду, творящемуся повсюду и особенно процветающему в нестабильные времена, но в тексте Матесиса, в отличие от Кафки, присутствует не только мрачное опустошение. Страшные, уродливые, трагические события неотделимы от света, юмора, взаимопомощи, жизнелюбия и счастливых моментов, которые надежно сохраняются в воспоминаниях, чтобы согревать и освещать темноту. В основе сюжета — семейная драма в декорациях Второй мировой войны и оккупации Греции. Страна была оккупирована сразу тремя странами «оси»: Италией, Германией и Болгарией. В вымышленном маленьком городке Бастионе голодные нищие греки вынуждены сосуществовать с врагами: хладнокровными жестокими немцами и жизнелюбивыми итальянцами, и приспосабливать свой быт к условиям дефицита, комендантского часа, заложенным на пастбищных полях мин и еще тысяче ограничений и сложностей, привнесенным сюда войной.
Главная героиня, она же рассказчица Рубини Мескари (которая впоследствии возьмет творческий псевдоним Рарау), будучи уже пожилой дамой, вспоминает детские годы в оккупации, начиная с момента, когда отец уехал воевать в Албанию и больше не вернулся, оставив ее мать одну с тремя детьми. Рассказ о прошлом не течет плавно, воспоминания прерываются размышлениями о текущей ситуации (одинокая бездетная актриса на пенсии живет в Афинах в собственной двухкомнатной квартире и едко комментирует происходящее в современной Греции). Периодически рассказчица возвращается к одним и тем же событиям, дополняя их новыми подробностями, более того, с течением повествования выясняется, что мы имеем дело с ненадежным нарратором, и становится очень интересно параллельно с чтением пытаться отделить правду от фантазий и домыслов Рарау.
Тема тяжелая, девочка видела много смертей и несправедливости, но тон рассказчицы, ее юмор и душевная теплота делают книгу просто очаровательной. Как Фрида Кало говорила, что в ее жизни было две аварии: когда автобус врезался в трамвай и Диего, судьбу Рубини тоже сформировали два печальных события: курица и аутодафе, устроенное горожанами матери. Курицу отдала семье Мескари соседка, чтобы спасти их от голода, но неожиданно больше, чем есть, им оказалось необходимо заботиться о живом существе. Курица стала домашней любимицей, питомицей, и когда она умерла, Рубини похоронила ее под кроватью, вырыв ямку в земляном полу: «Я помню свою птичку, доктор. У нее были такие разноцветные перышки, она умерла от голода в доме моей матери. И я говорю себе: вот она − единственная компания за всю мою жизнь. Перед смертью она повернулась и посмотрела на меня. А я? Я на кого посмотрю?»
Расправа над предателями по окончании войны, в числе которых оказалась и мать Рубини, которая, чтобы прокормить семью, во время оккупации сожительствовала с итальянцем, — ключевой момент для понимания душевного состояния рассказчицы. Несмотря на то, что Рарау храбрится, смеется над всеми и над собой, кажется циничной и даже жестокой, именно этот эпизод формирует ее личность: «Я увидела ее в открытом грузовике где-то час спустя на главном проспекте, там, где все гуляли по воскресеньям. Солнце беспощадно палило. Грузовик был открыт, и все предательницы стояли, выпрямившись, изнывая от жажды и держась одна за другую, дабы не упасть. Но этого им нечего было бояться, грузовик ехал очень медленно, почти стоял на месте, чтобы люди во всей красе могли лицезреть эту позорную процессию. Всех женщин подстригли ножницами для стрижки скота. Моей матери тоже обрезали волосы. Она, выпрямившись, стояла позади всех, ничуть при этом не прячась». Ирония в том, что тот самый момент, который полностью меняет Рубини и превращает ее в Рарау — полубезумную женщину, несостоявшуюся актрису, монархистку, антипатриотку — сама она не помнит. Читателю об этом рассказывает другой нарратор, отстраненный, словно диктор на телевидении: «И только тогда мать Рубини Мескари подала голос, но то был один лишь крик, точнее, звук. И кто-то из толпы снизу бросил в нее мокрую тряпку, всю вымазанную в золе, бросил прямо в глаза. И Мескари Рубини, что висела, зацепившись за кузов грузовика, обернулась к толпе в решимости что-то сказать им всем, но говорить она не могла и поэтому начала лаять. Как замученный бродячий пес. Тогда ее мать начала бредить и кричать «прогоните ее, прогоните собаку, заберите отсюда эту псину, что увязалась за мной, прогоните, что этой псине надо, я не ее мать»…». Отречение матери сводит Рубини с ума и определяет всю оставшуюся жизнь, разделившуюся на до и после. До — голодное, но счастливое детство, молодая красивая мама, забота о брате Фанисе, бурное взаимодействие с подругами и соседками, игры на минных полях и участие в партизанских вылазках — опасный, но далекий потерянный рай. После — онемевшая, ушедшая в себя мать, о которой приходится заботиться, несложившаяся карьера, пустая скучная жизнь. Рарау живет воспоминаниями, потому что существование после войны — сытое, благополучное, спокойное — для нее становится бытием после смерти.
Кроме истории Рубини, ее матери, братьев и курицы в этой книге еще бесчисленное множество других персонажей и судеб, и читать это больно, смешно, грустно, страшно, увлекательно. Оторваться от книги практически невозможно, входишь в азарт: тяжелейшие события описаны так легко и смиренно, а сколько радостного, потешного, нелепого случается даже в тяжелейшие дни. Уникальный взгляд Рарау-Рубини выхватывает мельчайшие детали и придает им своеобычную оптику: «Мы называли ее баба-огонь и даже считали красивой, потому что она была полной. Смотри, так сало с нее и течет! – говорили мужики, пуская слюни. <…> И вот повстречалась она тетушке Канелло, как раз когда та возвращалась вся вне себя от злости. А та другая ступала ну прямо сама грациозность и вся так и сияла. А тетушка Канелло как схватит ее да как засветит кулаком, что другая прокляла день, когда родилась на свет. И пока та ее колотила, все спрашивала, обращаясь исключительно на вы, что же вы меня бьете, любезная, кто вы такая, мы с вами не знакомы, что я вам сделала? А Канелло ей, да не знаю я тебя, дура, но ты вся такая упитанная! За это и бью!». Или о театралах, которые сбежали из Бастиона, чтобы избежать казни, и до конца войны колесили с пьесами по городам и весям, периодически случайно пересекая границу: «Как только они вернулись в Грецию, еще несколько месяцев продолжали гастролировать! Все немного поулеглось, итальянцев и партизан нигде не было видно, да и немцев тоже. Семья Тиритомба с головой ушла в искусство и не придавала этому значения. <…> Только тогда они поняли: глядит Тасос, а напротив муниципалитета греческий флаг. И тут же бежит рассказывать труппе. Наконец, уже как три месяца, Греция была освобождена, а они, поглощенные искусством, а молодожены, Марина и Марчелло, своей любовью, об этом ни сном ни духом». Театр как искаженное отражение жизни — тоже важная часть сюжета, а на стыке театрального и реального случается много абсурдного и смешного: тетушка Андриана «заботилась о своем муже, особенно когда тот играл в фустанелле: она всегда крестила его перед представлением, чтобы какая-нибудь фифа не сглазила, и проверяла, надето ли на нем трико. Потому что однажды она проворонила этого развратника, и он вышел танцевать цамикос без кальсон – по-видимому, хотел произвести впечатление на какую-то девицу в зале. Тогда он впервые получил от тетушки Андрианы взбучку. Но это было в первый и последний раз, больше она его не била. Ты скажешь, что он ей больше не давал повода. Ну да, больше без трусов на сцену он не выходил».
О новой мирной жизни в Афинах Рарау рассказывает все с тем же едким сарказмом: «А еще теперь можно купить европейскую туалетную бумагу, и каждый рулон стоит как билет на премьеру в кино. Я видела их в одном элитном супермаркете в Кифисье. Нет, я там не закупаюсь, просто каждый раз, когда у меня случается приступ, я хватаю одну из своих соседок, и мы идем за покупками. Меня это очень отвлекает – столько там всякой всячины! Мы делаем вид, что закупаемся, наполняем тележку, а потом бросаем ее и уходим». Какая разница с тем голодным временем, когда сразу после войны школьникам перепадали солдатские пайки! Там были «шоколадка, бисквит, лезвие для бритвы и презерватив. <…> Мы надували презервативы, и вся школа наполнялась смешными шарами».
На протяжении всего повествования Матесис выдерживает идеальный баланс между юмором и лиризмом, трагическим и комическим, но заканчивает все же на пронзительной ноте: «Через два или три века, когда мы с птичкой станем беспечной пылью, тогда, может быть (это лишь надежда!), может быть, однажды нас вознесет вверх один и тот же ветерок и на мгновение соединит в воздухе». И это самое важное, что может случиться в жизни Рарау, пусть даже и за чертой ее реального существования. В ней нет веры ни в бога, ни в справедливость, ни в патриотизм — лишь смутная надежда на мимолетную встречу с давно истлевшей курочкой, подарившей когда-то маленькой девочке благодарный взгляд за заботу и любовь, и эта курочка, и этот взгляд так и остались лучшим, что случилось в ее бесполезной, никому не нужной жизни. Но ведь «Не все ли равно, про кого говорить? Заслуживает того каждый из живших на земле», как сказал когда-то о другой «песьей» жизни Иван Бунин.
Комментарии
Отправить комментарий