Предыстория. Читая эту книгу, никак не поделенную ни на главы, ни на отрывки, редко даже на абзацы, думала о том, как это жестоко по отношению к читателю, который все же вынужден прерывать чтение где придется – потому что приехал на свою станцию метро, просто потому что устал или хочется есть, потому что уже ночь и пора спать... Но потом вспомнила, как в детстве зачитывалась обычными книгами, разбитыми на главы. Мама звала меня обедать, а я говорила – «Сейчас, только до главы дочитаю!» – и читала дальше. И не замечала, как проскакивала начало следующей главы. В итоге обед остывал, мама сердилась, а я так и не могла оторваться от книги. Так что упрек по отношению к тексту, написанному единым потоком, пожалуй, несправедлив. Будь он разбит на главы, оторваться было бы не менее сложно, а достигнутое автором чувство единого потока, как жизнь, тоже не имеющая разбивки на главы и этапы, было бы нарушено.
Винфрид Георг Зебальд – совершенно новое для меня имя. В таких случаях становится даже страшно, что вот так мимо могут пройти по-настоящему чудесные, волшебные писатели. Рада, что все-таки случайно узнала о его книге «Аустерлиц». Что-то в описании этой вещи в какой-то подборке, где остальные авторы и книги были давно и хорошо знакомы, задело меня, и я сразу поняла, что должна ее прочитать.
Аустерлиц – это фамилия, а не город, над которым небо, под которым Андрей Болконский. Это история человека, который в раннем детстве был вывезен в другую страну от нацистов и войны. Он обрел долгую жизнь и одновременно полностью потерял настоящего себя – свой язык, свою страну, свою судьбу. Со временем это превращает его в невротика и он начинает разбираться в прошлом, искать правду о себе.
Текст построен сложно, как огромная прямая речь: рассказчик передает читателю слова Аустерлица, сам Аустерлиц часто передает слова других людей, а иногда и другие люди передают чужие слова, и прямая речь нанизывается на ниточку, как бусины разного цвета и размера. Все это – плотный и густой поток фактов, чувств, неожиданных метафор, очень насыщенный текст. Оторваться невозможно, но потом снятся кошмары – настолько сложные, противоречивые, страшные поднимаются темы.
Перед тем, как прочитать эту книгу, я прочитала отрывок из статьи Зебальда о разрушении немецких городов авиацией союзников, о том, что среди немцев из-за огромного коллективного чувства вины, не принято вспоминать о пережитых травмах и потерях, что они воспринимаются как постигшая их за нацизм кара. Мне запомнились слова писателя о сознательном «беспамятстве» немцев: «Теперь уже легендарное и в определенном смысле действительно достойное восхищения возрождение Германии после разрушений, произведенных в войну противниками, оказалось равнозначно поэтапной второй ликвидации собственной предыстории, ведь, требуя огромных трудовых усилий и создавая новую, безликую реальность, оно изначально пресекало всякое воспоминание о прошлом, ориентировало население исключительно на будущее и обязывало его молчать обо всем, что с ним случилось». В «Аустерлице» он говорит о том, что без собственного прошлого, смирения с ним, узнавания его, проживания его и будущее очень сомнительно. Несмотря на то, что его герой – еврей, а не немец, что несколько проще для выражения, ведь эта тема разрабатывается в литературе и кино очень активно, границы стираются – любой травматичный опыт должен быть осознан и признан травматичным: «Сейчас я понимаю, как мало у меня опыта воспоминаний, как много сил, напротив, я прилагал всегда к тому, чтобы по возможности ни о чем не вспоминать, и устранял со своего пути все, что так или иначе могло бы быть связанным с моим неизвестным мне прошлым. Так, например, я, как это ни чудовищно звучит даже для меня самого, решительно ничего не знал о завоевании Европы немцами, о построенном ими государстве рабов, и ничего о том преследовании, которого мне удалось избежать, а если я что-то и знал, то знал об этом не больше, чем какая-нибудь продавщица знает, например, о холере или чуме». В итоге «эта самоцензура, существовавшая в моей голове, это постоянное отторжение любого малейшего намека на воспоминание стало со временем, сказал Аустерлиц, забирать у меня столько сил и требовать всякий раз такого напряжения, что в результате это привело к полной утрате способности говорить, к уничтожению всех моих записей и заметок, к бесконечным ночным блужданиям по Лондону и все более часто повторяющимся галлюцинациям».
Но что самое удивительное в этой книге – это сама жизнь, зафиксированная самыми простыми словами, через сравнения со зданиями, животными, мотыльками, вещами, проявлением фотокарточек. Автор находит тысячи способов рассказать об ужасе и радости бытия, и это так естественно, просто, понятно и бьет в самое сердце – вот почему невозможно оторваться именно от текста, от самого бесконечного, ни на что не поделенного полотна.
Комментарии
Отправить комментарий